Писала женщина стихи.
Не для печати, не для славы.
полны домашней чепухи,
они для прессы
были слабы.
Хранили школьные листы
стыдливо спрятонной тетрадки
девичьей нежности остатки,
следы смятений и тоски.
И под стопою бельевой
тетрадка
суетные годы,
как часть души её живой,
покоилась на дне комода.
Случайно муж её нашел.
И долго
недоумевая
и ноздри гневно раздувая,
читал, черкал карандашом...
Он замечанья выдавал
высокомерно и небрежно,
как будто лживые одежды
с греховных помыслов срывал.
Она стояла у окна
с улыбкой жалкой.
И едва ли
понятна ей была вина,
которую ей предъявляли.
Лишь увлажненные порой
ресницы редкие дрожали,
когда беспомощной строкой
её насмешливо хлестали.
И дождь метался за окном,
и мертвая листва летела,
и с каждым взломанным стихом
стекло болезненно звенело.