Иногда на меня накатывает какая то хрень,и я становлюсь жутко сентиментальным. В такие минуты обнажается вся моя нежно- розовая сущность и я выплескиваю ее на страницах своего дневника. Но дефки говорят нинада,лучше про гавно. Видьма это им ближе и понятней.
Ночью меня опять разбудила Люся. Я вскочил, ничего не понимая:
- Что, опять просела ньюйоркская фондовая биржа?
- Ты храпишь придурок, перевернись на бок.
Несколько лет назад,когда у меня не было личного автотранспорта,в Одессу,к сеструхе,я ездил на поезде. И вот,в очередной раз погостив недельку,собрался домой,в Питер. Ну куле,дорога дальняя, взял с собой пожрать, и минералочки. Сел в поезд.Под моей верхней полочкой внизу разместилась интеллигентная бабуся, на другой нижней полочке пожилой мужик с суровым ментовским взглядом. Верхняя полочка пустовала. На боковушках расселись какие-то тетки с предельно культурными рожами. Наверное, питерские, подумал я и вытащил книжку чтобы выглядеть не глупее их. Поезд тронулся. Где-то через час к нам подсел здоровенный мужичище лет сорока в трениках с красными лампасами.
- Я казак - гордо представился он.
Тогда мужчина с суровым взглядом открыл свой чемодан и вытащил оттуда бутылку водки, поставил ее на стол и не менее гордо ответил:
- А я полковник в отставке.
Так они познакомились. В чемодане у полковника водки оказалось столько,словно он отоварил винно- водочный магаз, а казак выложил на стол солидный шмат сала и трехлитровую банку маринованных помидор. Сначала они пили тихо, но потом, когда на столе появилась уже третья бутылка, свои эмоции сдерживать перестали. Весь вагон пытался их успокоить, да где там... Наконец, они улеглись спать. Казак захрапел. И делал он это так мастерски, что не спал весь вагон. Я растолкал его.
- Мужик, ты храпишь!!!
- Да, храплю, а что?
- На бок перевернись.
Он перевернулся и тут же захрапел снова. Это песдетс, понял я, и был совершенно прав.
Часов в двенадцать дня бойцы проснулись и снова ринулись в бой. Бой продолжался до самого вечера. В Белгороде полковник вышел, оставив на столе едва начатую бутылку водки. Казак ее потихоньку допил в одно лицо, потом залез на верхнюю полку и захрапел с новой силой. Похрапев часика два он как-то странно притих, потом под ним что-то треснуло и в вагоне запахло гавном.
- Обосрался - громко констатировал я уже свершившийся факт. Интеллигентные питерские женщины зажали носы пальцами. Бабушка подо мной отвернулась к стенке. А казак, почуствовав облегчение, захрапел дальше. В двенадцать ночи поезд остановился в Москве. Стоянка 50 минут. Проводник вызвала ментов. Менты, брезгливо морщась, начали его будить. Две питерские тетеньки разжали носы,и заголосили в два голоса:
- Да оставьте вы его в покое. Вам лишь забрать да карманы обчистить. Что он вам сделал? Останьте от него!
В итоге, тетеньки отстояли казака. Если бы он не был обосравшись, менты бы его забрали. А вот с гавном брать не стали. Мои надежды рухнули. Я даже в сердцах проворчал:
- Вот дуры то недоделанные...
Казак храпел часов до шести утра. Потом, видимо, проснулся и осознал случившееся. И как-то затих. В Питере он вышел из вагона последним, подхватил свой баул и, широко расставляя ноги, побрел в сторону метро. Кашолки шли метров на пятьдесят впереди и постоянно оглядывались на бравого казака.
Уже под утро Люся вновь меня растолкала:
- Ты опять храпишь, превернись на бок.
Эх, Люся- Люся, знала бы ты, как храпят настоящие кубанские казаки.